Я Богатырева Анна Саидовна. Моя мама — русская, отец — чеченец. Я полукровка. А нам полукровкам вообще тяжко. Русский — русский, чеченец — чеченец, а мы ни там, ни там. Раньше это не так заметно было, пока не пошла перестройка. Просто не передать, что было. Народ встал против народа, мне это не понять. Я родилась в 1956 году. В мои годы мы работали, учились, трудились, беспредела не было. А потом беспредел по всему Cоюзу бывшему пошел. Надо было просто брать деток и уезжать...
1994 год, 22 декабря... Бомбежка была, я была, как ребенок двухлетний... Мы потеряли документы...Моей дочери, Алиночке, только 16 декабря исполнилось шесть лет. Начали глубинные бомбы падать... И ты уже не знал, дитя брать, колготки брать, или шубу хватать... И что я делаю? Я все закрываю, как будто, мы как обычно из дома уходим, все детское беру, ее кроссовки и тетрадки.... Хорошо, что хоть что-то было...
Кому нужен бедный родственник? Приехали под Москву, к брату, он принял хорошо. Но я своя, а дети-то — обуза. Я вышла на работу на рынок, везде, где могла, работала. Мужа не было, я одна с детьми осталась.
Я приехала обратно потом в Чечню — документы делать. Паспортистка смотрит на фамилию: «Бо-Га-Ты-Ре-Ва», и говорит, что я, значит, в Москве, не нуждаюсь, да и родственники у меня наверняка богатые.
Если бы я в свое время продала свой участок, успела... У меня девять и больше даже соток земли, было. А потом все обесценилось. Сейчас я не понимаю, как я все это пережила...
У меня не было стопроцентной веры, чтобы точно сказать, я мусульманка или христианка. Но в 1996 году я в ноябре сознательно пришла к своей вере, не потому что папа, или мама, там крови много, и мусульманская, и христианская, всякая. Мое подсознание меня привело к истине.
Сына, конечно, мне тяжело будет переубедить, сын — мусульманин. Но опять же, Бог один. И я не имею права сыну сказать: «Ты должен быть христианином!». Я в 40 лет пришла к своей вере.
Слава Богу, живы-здоровы, рубец, конечно, есть. Родственница приехала, говорит: «Ты инвалидность сделай, пятое-десятое». А я говорю: «Ну как же это, я боюсь бога». Она говорит: «А ты ночью не просыпалась от бомбежек?» Я говорю: «Просыпалась, в кошмарах, в поту, и сразу в ванну — снимать все и мыться». Она говорит: «А ты что думаешь, ты не инвалид?» Я говорю: «Упаси Бог, я не инвалид! Слава Богу, жива-здорова, на ногах бегаем, и слава Богу!»
Я не работаю, меня как-то сын поддерживает и дочь поддерживает, она в Москве работает.
У меня и католическая кровь есть, и мусульманская есть, ну что теперь мне делать? Ну как я могу доказать, что я — человек Бога? Я не хочу ни смерти, ни крови, ничего не хочу. В свои 54 года я хочу покоя, вы согласны? У меня нет врагов, потому что у меня такая вера, а у них такая, смешно это все, вы понимаете? Я и языки знаю — чеченский и ингушский — в совершенстве.
Каждая нация здесь жила — армяни, евреи... Нефтяной институт всесоюзного значения был. Кто здесь только не учился! Аж с Севера приезжали к нам.
Серноводск — курортная зона, суставы там лечили. Ежегодно приезжали — с костылями приезжали и без костылей уезжали.
Год приезжали, два, три, а потом роднились, дружили, писали. Дай Бог, чтобы это вернулось. Глубинные бомбы почему в нас летели? Вот авизо там были. Сидоров, Иванов, Махмудов виноваты — накажите! А почему в нас бомбы? Это же неправильно,
Кто за это ответил? Никто? А кто ответил за тех ребят русских, которые стояли здесь вшивые, голодные, «я-к-маме-хочу»? Кто ответил за этих деток? А кто восемнадцатилетних детей наших, российских детей, бросил в мясорубку? Это же мы воочию видели все. Страшно. Мы — живые трупы.
Вот сегодня святой, чистый день, пусть Матушка своим покровом нам поможет. У меня нет врагов, ни чеченцев, ни русских, может, это мафия, кому это все было надо? Бог им судья. Все, всех благ.
